Злосчастным днем гнева и судьбы принято называть день, когда состоялась последняя битва Артура при Камлане. В этой битве “пали Артур и Медрауд”.

Это упоминание из “Анналов Камбрии”, хроники, составленной через три, а может, даже через четыре столетия после Камлана [14] , — все, что нам известно о Мордреде. Вновь он появляется несколько столетий спустя в романах Мэлори и французских поэтов [15] , и здесь Мордред уже появляется как персонаж отрицательный. В качестве злодея, необходимого для романтического сюжета, Мордред, предатель, лжесвидетель и похититель жен, — в той же мере плод фантазии средневековых авторов, как и великий влюбленный и первый рыцарь сэр Ланселот. Выпавшие каждому из них в “Полной книге, Книге о короле Артуре и благородных рыцарях Круглого Стола” роли полны нелепых противоречий, неизбежных в излишне затянутом повествовании.

В фрагментах обеих историй, которые были использованы в этой книге, нелепости говорят сами за себя. На протяжении последних трагических недель Артур, этот мудрый и опытный правитель, не выказывает ни здравого смысла, ни умеренности; более того, на него самого ложится тень того самого предательства, в котором он обвиняет своего сына. Если у Артура вообще были причины не доверять Мордреду (например, из-за убийства Ламорака или раскрытия перед всеми любовной связи Ланселота и королевы), то, отправляясь в поход, из которого он мог не вернуться, он едва ли оставил бы его “местоблюстителем британского трона” и опекуном королевы. Даже если предположить, что Артур действительно назначил Мордреда своим регентом, трудно понять, зачем Мордреду, имевшему все основания надеяться на то, что со временем он унаследует трон, подделывать письмо, якобы объявляющее о смерти Артура, и на основании этого письма захватывать и королевство, и королеву. Зная, что Артур все еще жив и что за ним пойдет огромная армия, Мордред мог быть уверен, что король не замедлит вернуться домой, чтобы наказать сына и вернуть себе и королевство, и королеву. Более того, последняя битва между королем и “предателем” началась по чистой случайности и в тот самый момент, когда король готов был заключить перемирие со злокозненным Мордредом и пожаловать ему земли [16] . (Еще одна, хотя и незначительная, нелепость заключается в том, что эти земли — Корнуолл и Кент — находятся на противоположных концах острова Британия, причем одна уже находится под властью саксов, а другую держит объявленный наследником престола герцог Константин. )

Итак, нет доказательств ни одной из “историй о Мордреде”. Следует заметить, что из записи в “Анналах Камбрии” никоим образом не следует, что Мордред и Артур сражались друг против друга. Кажется вполне вероятным — и предстает большим искушением — полностью переписать эту историю, с тем чтобы Артур бок о бок с Мордредом выступил против саксов, которые (как отмечено в “Англосаксонской хронике) сражались в битве с бриттами в 527 году и, предположительно, одержали в ней победу, поскольку о поражении “Хроника” не упоминает [17] . Если считать, что дата эта верна, то вполне возможно, что здесь речь идет о битве при Камлане, последней попытке бриттов остановить саксов. Но нельзя было поддаваться такому искушению. До тех пор, пока я не начала в подробностях изучать фрагменты, из которых складывается история Мордреда, я безоговорочно видела в нем злодея, чьи подлые поступки привели к трагической гибели Артура. И потому в моих ранних книгах Мерлин предвидит этот роковой исход и предупреждает о нем. Так что я не смогла переписать битву при Камлане. Вместо этого я попыталась убрать нелепости из старой истории и добавить в портрет черного злодея несколько спасительных серых тонов. Я не превратила Мордреда в “героя”, но в моем повествовании он хотя бы человек, последовательный в своих достоинствах и недостатках и совершающий приписанные ему легендой поступки, сообразуясь с вескими причинами.

Вероятно, самый захватывающий момент в повествовании о последних годах правления Артура — то, как в легенду могут быть встроены действительные исторические события. Артур, безусловно, существовал, так что, возможно, существовал и Мордред. Но поскольку предатель был порождением средневекового рассказчика, то я предполагаю, что мой вариант Мордреда убедителен не менее других, поскольку я, вероятно, тоже заслужила место среди тех, о ком с таким светским пренебрежением писал в “Упадке и разрушении Римской империи” Гиббон: “Разглагольствования Гильды, отрывки и сказки Ненния, невнятные намеки саксонских законов и хроник и сетования Беды Достопочтенного были проиллюстрированы прилежанием и иногда приукрашены фантазией авторов последующих веков, чьи труды я не возьму на себя смелость ни воспроизводить, ни оценивать”.